Красное колесо. Узел II Октябрь Шестнадцатого

Содержание33 → Часть 4

Глава 37

Часть 4

И – голосом полным, и – в лица, в лица:

– А вы… А вы на днях приняли решение отказаться от сверхурочных. Там, на Двине, если б сейчас рассказать, что мол питерские мастеровые время меряют… после смены гнушаются остаться, и пушек не будет…

Он – верил! Он – там, в двинских окопах, сейчас побывал, и там сказал это, и вместе с теми задрожал от обиды:

– Весь завод как хочет, но вас, братцы, я… прошу… Мы просим… Вот, и Рабочая группа… Облегчить shiftavto.ru их кровь.

Хотя просил – но уже твёрдо просил, убедясь в их поддержке, в простодушном сердечном сочувствии.

– Нашим мастерским, отобранным здесь, надо стать на круглосуточную, и по воскресеньям тоже. Сверхурочные разделить между сменами.

В нетерпеливых мыслях он уже разводил их по рабочим местам, уже зная, кому что придётся делать, уже видя, как завтра с утра…

Сопротивления – нет, не было. Но заминка – была. Но весёлость та привяла, а – покашивались друг на друга, поглядывали. На Комарова. На жандарма.

Да, верно, никто ж из них не был отделен, сам по себе, как же им принять решение? Траншейная пушка – да, хороша, понятна, и братцы с радостью, но – кто-то сильный первый должен выявить их волю, и сразу все согласятся.

А Комаров – что-то медлил, не чувствовал себя тем первым главным, кого-то глазами искал.

И вдруг из-за всех спин, из-за металлической опорной колонны кто-то невидимый, но полногласно, прячась – но властно, резко, дерзко, насмешливо, даже по-петушиному закричал:

– А кто начинал – тот пусть кровь и облегчает! А нам – Рига не нужна, пущай её немцы заберут! !

Не ожидал! Не ожидал Дмитриев! Это был тот самый крик, о котором Евдоким… Надо сейчас же – в ответ! ещё громче! находчиво! – а что? Так глупо – пусть немцы? … А он изо всех сил им рассказал… И что ж тут отвечать? …

Не успел. Не нашёлся. Да и миг даётся только один. Растерялся.

А жандарм – тот сразу вскочил пружинно и с цыпочек – глядь! И быстро-быстро пошёл туда.

А там – свои спины рядом. Ищи свищи!

Только хуже сделал.

Двести же пятьдесят сидели и молчали. Головы опустя.

Навигация