Содержание → 38 → Часть 2
Глава 42
Часть 2
– Или это не ты? Вас – двое, что ли? Ты же в Ставке, вот письмо в кармане, звал меня заезжать.
– Так и вас – двое? Я тебе в полк писал, а ты – в Петербурге?
Удачная встреча! Воротынцев не знал, насколько серьёзно истолковать свечинское письмо, полученное перед самым отъездом, и – заезжать ли в Ставку на обратном пути.
– Уже уезжаю. Сегодня ночью.
– А я – через три часа. Жаль, что не вместе.
В левой руке Свечина был крокодиловый чемоданчик, настолько маленький, что ни грузом, ни багажом нельзя было его назвать, и даже генерал мог нести его, не противореча уставу.
– А приехал когда? Вот не встретились! – порывом пожалел, а на самом деле не мог жалеть Воротынцев: за Ольдой когда ж бы им?
В чёрных глазах Свечина просверкнуло холодное:
– Сегодня утром.
Не понял:
– Сегодня и приехал, сегодня уезжаешь?
– Я… – с жестоким пожимом больших губ, – приезжал только порвать с женой.
В толк не взять:
– С утра – и до вечера?
– И дня много, – жестоко небрежно говорил Свечин мимо Воротынцева.
За это время они непроизвольно повернули – так, как шёл Свечин, перешли Мойку, постояли, перешли Невский к Деловому клубу, постояли. И, как складывались сами шаги, пошли по Мойке в сторону Гороховой.
Весь день провисело тяжёлое небо, особенно тёмное сейчас, к ранним северным сумеркам. И начинался дождь, серая поверхность Мойки помарщивалась от капель.
– Понимаешь, – хмуро объяснил Свечин. – Несколько месяцев назад я узнал, что жена прибивается к распутинской компании. Я её – предупредил. Но я не евангелист, предупреждаю не семьдесят семь раз, а только один. Особенно женщину.
– Почему же к женщине строже всего? – с беззаботностью возразил Воротынцев.
– К ним-то? – настаивал Свечин. – Никак иначе. Иначе пропадёшь. Можешь денщика простить до десяти раз. Можно вольноопределяющегося простить за бегство с поля, ему не закрыто исправиться. А женщина – или понимает с первого предупреждения или безнадёжна.
Странный, безжалостный вывод. Но как приятно неожиданно встретиться со старым другом, при сохранившейся полной простоте отношений. Да вообще после Ольды – что могло бы ему не понравиться? Всё отлично, всё кстати, даже дождь.
– Но что ж именно случилось?
– Ничего. Только чай приезжал пить Старец. В моей квартире – пил чай! ! – длинные губы Свечина перевились как жгуты. Это был признак бешенства, за то звали его, ещё при яркой черноте глаз, Сумасшедший Мулла. Однако в служебных делах никогда он это бешенство не проявлял.
– Ну – чай, слушай! Простое гостеприимство! – всё веселей, как будто дразня, возражал ему Воротынцев. – Да наверно ж и другие гости были, духовные разговоры вели.
– Молиться – церковь есть, – сурово отклонял Свечин, бесчувственно к шутке. – Нужны обязательно старцы – езжай в Оптину. Да там, видишь, старцы не те. А если шестеро баб надевают прозрачные платья и трутся около здоровенного мужика…
– Ну, не по шестеро!
– Да по двенадцать! Рассказывают: в баню с ним ходят, графини-княгини, вот такие же жёны, по очереди мочалкой его трут.
– Ну, не все. Ну, не всякий же раз, – легко возражал Воротынцев.
Вот как. Бредём все разумно по набережной, а в сторону на шаг оступись и – бултых.
– Да я этих графинь в общем виде не осуждаю. Моя оговорка лишь в том, что моей жене там не место, она должна знать своего хозяина. Даже если там только чёрные сухарики принимают в душистые платочки да выпрашивают грязное гришкино бельё поносить. Пили чай за моим столом, была предупреждена, – достаточно.
– Но что она сама говорит?
– Не знаю. Это не имеет значения. – Сложил губы как для свиста. – Я, видишь ли, не застал её дома. А ждать не стал, мне завтра в Ставке быть. Написал записку, сложил вот этот чемоданчик, всё остальное – ей.
Поразился Воротынцев: чтобы так – не в кавалерийской атаке, а – кончать семью?
Навигация
Закладки
- Гнетущая атмосфера! Давящий штиль. О, если бы грянула…
- И первое, чего он теперь добивался, – прильнуть к озорной…
- – Георгий Михалыч, так это – в Румынии! В Румынии – ладно,…
- Как на посмешку, все ленинские идеи, на которые он жизнь…
- Этих общих аргументов Саня, конечно, не привлёк, подполковник…
- (В эмиграции, в 1924, вспомнит Шульгин: Мы были слишком…
- Полковник оглянулся, нашёл, кто поддержал: – Когда сразу…
- Могилёв напоминал огромную офицерскую гостиницу: всё время…
- В этот четверг старшей дочери Ольге исполнится двадцать…
- Теперь, под сорок лет, но даже и в тридцать, Нина Ободовская…
- – А сами не служили? – Сам я нет, – каждый раз со…