Содержание → 42 → Часть 2
Глава 46
Часть 2
– Что? – спросил Гучков.
– Александр Иваныч, откуда такая уверенность в революции? Откуда она нам? Ни с какой стороны.
– О-о-о, вы заблуждаетесь. Я считал революцию неизбежной уже весною Четырнадцатого. Но война отменила.
– Не думаю. В солдатских головах – такой мысли совсем нет.
(Хотя вот на днях же на Выборгской…)
А свечинское грубое носатое лицо побесчувственело, никакого выражения.
– Они мечтают, – развивал Гучков, – это будет, как в приличной Франции, в 48-м году. Но и во Франции революции не бывали друг на друга похожи. Только тем похожи, что лучше б не было вовсе никаких.
Крутил треугольник салфетки.
– А я им сказал: господа! Тот, кто делает революцию, тот её и возглавит, тот и сядет во власть. Глубоко вы ошибаетесь, что какие-то одни силы выполнят чёрную работу революции, а других позовут управлять новой Россией. Если мы допустим, чтобы нашего монарха свергали ре-во-лю-цио-неры, – пишите пропало! готовьте шеи для гильотины! Надо – не моргать, не ушами хлопать в ожидании милой революции, а нашим разумом, нашей волей – революцию остановить! Или – обойти.
И выставил косо перед собой недлинную руку с крепко зажатой салфеткой как поводом невидимого коня. Недлинную руку, однако умеющую держать оружие. Однако немало и пострелявшую.
Быстрые глаза Воротынцева всё вбирали, без перебива. Свечин обдымливался, как черно-лысый истукан в фимиаме.
Салфетку – к груди прижал Гучков, сердечным признанием:
– Если уж так безнадёжно допустили мы Россию – так наше дело, высших классов и общества, и найти для неё несотрясательный выход. Если сдвинется масса – рухнет и государство, рухнет и вся Россия. Революция – это провал фронта. Надо во что бы то ни стало удержать глыбу, чтоб она не двинулась.
Это-то было несомненно? Не между кадетами если. Кто и что мог тут возразить?
Глыбу удержать? Воротынцев брался плечо подставить. Ну, не один, человек двадцать таких. Попробуем?
– Ведь если только эту даже мысль – о возможности сотрясения, свержения, да обратить в толпу? – ведь её потом…
Покосился на Свечина. Искры по крышам? Ну что ж, виноват. Иногда вместе с кадетами увлекался, по задору выдразнивал на общественную поверхность, чего и не хотел. Ещё год назад тянул их на открытый бой. Свойство сердца – оно само выколачивается из груди. Но зато теперь понимает твёрдо.
Если дать толпе подняться… (Ворвутся и сюда, в отдельный кабинет Кюба, в наш быт налаженный. ) Потом – её на место не загонишь. Охлос не должен участвовать в политике, он должен получать только готовое. В этом разумный урок всей истории.
Ждал возражений? Не было их.
Чья же задача – не дать пожару охватить Россию? Кто же должен переспеть, предупредить стихийные силы, если не мы – руководящие круги её, деятельные и сильные люди? Это – долг наш. И даже – политический расчёт.
До сих пор – разговор как разговор, которыми насыщена Россия, между знакомыми или случайными встречными, в гостиных даже великокняжеских, между гвардейцами, или думцами, или земскими гласными или пассажирами 1-го класса, или пациентами кисловодского курорта. Но ещё несколько ломких переступов, нематериальных слов, даже тона, не уловимого для записи, – и вместо тугих воротничков рубашки или кителя – вдруг щекотание мыльной петли на шее. Стены уютного кабинета расплываются в казематные петропавловские.
А слова – кажется, всё те же, ну несколько невесомых переступов:
Навигация
Закладки
- – На Обуховском задерживается выход траншейной пушки,…
- Так и курят рядом. И уже серьёзней: – Я ведь на людях…
- С тех пор докончилась та война, и проклубилась революция,…
- – А прошлой зимой в Николаеве, помнишь Воронового, мастерового?…
- Так и заснули Саня и Котя, с недоумением друг ко другу.…
- Шингарёв прощался с Ободовским. Так и не поговорили. Но…
- Этого никогда не было! – и сравнить было не с чем. Кувырком…
- Гнетущая атмосфера! Давящий штиль. О, если бы грянула буря!…
- Медлительный ход пастухов. Изредка – бич оглушительный…
- И всё же несколько месяцев вынужденная лояльность кадетов…
- Все они проходили в переднюю, а там стоял лакей Илья с…